Я на неверных ногах двинулась к нему. Когда ледяными пальцами взяла бокал, он, не переводя на меня взгляда от карт, ровно произнес:

— Себя тоже.

Послала к ним Валеру.

Сидела в кресле Асаевского кабинета вытянув ноги и мне было холодно. Мелко било дрожью, и когда нормальные люди сжимаются, пытаются согреться, я не могла заставить мышцы тела сократиться. Глотнула еще виски. Обжигающе по пищеводу, но мгновенно снова холодно. Хотя, может и не от холода дрожью било. Хер знает от чего. Наверное от того, что у меня в мыслях был миллион вариантов, но ни одного, сука, просто ни одного эффективного. Ни одного варианта отойти от Эмина на безопаснее расстояние без крови. И ладно бы если просто моей. Вот это пугало. Нет, я не страдаю высокой моралью, ратуя за моральную безопасность социума при моих действиях, давно этим не страдаю, лет с четырнадцати. Нет. Не о их крови я не думаю. Я думаю о Линке и Степаныче. Дрожь стала выраженнее.

Одним глотком допила. Организм запротестовал было, но принял. И снова холодно. И мой тихий смех в темноту. Пиздец совершился.

Я так думала, но я ошибалась. Дно еще не было пробито. Вот двадцатью минутами позже я очень ясно поняла, что все эти мои переживашки были просто наивной ванилью. Истинный ад разверзся подо мной двадцать минут спустя.



Глава 6

Двадцать минут спустя мне позвонила Линка. Ее голос был сорван, задушен практически истерикой. И сигарета выпала из моих пальцев, когда она сказала страшные слова — Степаныч сейчас на операционном столе с открытой черепно-мозговой травмой.

Сковало, заморозило, убило.

Мысли в разнос, за грудью холодные тиски сжали сердце и пустили волну болезненности под кожу, напитавшей ужасом нутро.

Адрес больницы, такси, мое неверное тело на заднем сидении. Не сообразила, какую купюру нужно отдать водителю, когда он остановился у шлагбаума второй горбольницы, сунула несколько и выскочила из салона.

Взлетела по подъему в приемный покой. Освященный коридор, сжавшаяся на металлическом стуле в конце Линка. Влетела в нее, вжалась, дрожащими пальцами прижимая ее плачущее лицо к своему меховому воротнику куртки.

Я не знаю, сколько мы так просидели, вообще не знаю. Мимо проходил персонал больницы, какие-то люди. Я не сразу поняла, что у меня от того как я стиснула челюсть болит лицо, а Линка затихла.

Аккуратно отстранила ее. Она смотрела в пол, дышала часто и рвано. Я ледяными пальцами убирала пряди волос с ее лица. Спал отек, синева с носа переходила на глаз и играла фиолетовым оттенком. В глубине ее глаз под сенью ресниц животный ужас, почти взятый в тиски, почти под контроль. Отстранила пальцы от ее лица, мучительно глядя в плитку пола и тоже пытаясь взять себя под контроль.

— Доставили недавно… — ее голос дрожит, истребляет во мне попытку взять над собой самообладание. Крошит нутро. — Сразу в операционную. Сказали ждать, ничего пока не говорят. На втором этаже… Нужно подняться… Нужно… может что-то известно…

— Курить хочешь? — прикрыв глаза и прося сердце успокоиться сипло спросила я.

— Нет, меня вырвет. — Линка с силой провела ладонью по лицу размазывая и без того потекший макияж, отняла руку и удивленно глядя на разводы туши на дрожащих пальцев тихо заключила. — Нужно умыться… Иди покури, я на втором этаже буду….

— Я с тобой пой…

— Иди покури, Ян. — Твердо посмотрела на меня Линка, мягко расцепляя мои пальцы до судороги впившиеся в мои колени. — Нормально. Прорвемся. Успокоиться надо. В пизду все, прорвемся.

Я на неверных ногах поднялась и пошла на выход.

Мороз ночи впитывался под кожу. Куртка распахнута, а мне не холодно. Согрелась, блять.

Стояла за углом, опираясь спиной о холодную стену, смотрела в истоптанный снег под ногами и сжимала фильтр сигареты большим, указательным и средним пальцем. Предыдущие два раза по иному сигарета выпадала — рук не чувствовала.

Да и вообще мало что чувствовала кроме липкой паутины страха путающей мысли, травящей кровь и душу.

Тихий шепот интуиции в крови и я повернула голову в сторону шлагбаума, метрах в пятидесяти от входа в больницу и поняла все за секунду до того, как шлагбаум пошел в верх, а Аслан сел в черный внедорожник отходя от будки с охранником.

Тварь.

Не сейчас.

Только не сейчас, блядь.

Автомобиль остановился недалеко от заезда на подъем приемного покоя. Асаев вышел из салона. Рукава белой рубашки закатаны до локтей, он без куртки. Шел расслабленно ко мне, лицо непроницаемо. У меня судорогой свело пальцы, внутренние органы, нутро. Я затянулась не сразу, не попав сначала сигаретой в онемевшие губы. Перевела взгляд на землю и медленно выдохнула. Он остановился в полуметре расстояния. Его пальцы в карман брюк. Сигарета, зажигалка. Затяжка.

Секунды тянулись, били по нервам. По их остаткам. Я прикрыла глаза, затягиваясь в последний раз, прежде чем отбросить сигарету. В виске и переносице разлилась пульсирующая боль. Давление ебнуло. Давно такого не было. Я сплюнула в сторону, сдерживая руку от того, чтобы не помассировать переносицу, через которую в лоб уже загоняли раскаленный гвоздь. Приоткрыла глаза, глядя все так же на землю у ног и тихо, едва слышно произнесла:

— Я понимаю, кто ты. — Вдохнула и выдохнула, пытаясь вернуть мыслям порядок, потому что это сейчас важно. — Я примерно представляю твой уровень и знаю, какими качествами надо обладать, чтобы быть на этом уровне. И какими качествами подобные люди не обладают. И все же я попрошу. — Пальцы неверны, но не дрожали, когда я вытягивала новую сигарету из пачки, лежащей в кармане куртки. Никотин не успокоил. Боль отчетливее. Я выдохнула дым и подняла взгляд, глядя в его темные глаза. — Я понимаю… да, я понимаю, что ты не услышишь, вы не слышите…

Улыбка искривила мои губы, смазала затяжку. Он тоже улыбнулся. Спокойно. Расставляя все по местам и помогая мне понять, что… бесполезно. Это странно, когда ты успокаиваешься от того, что все стало окончательно хуево. Наверное, это и есть переход отчаяния в смирение. Смирение. Слово такое… смешное, что ли. И какое-то… склизкое.

— Но все же попрошу. — Прикусила губу, чтобы скрыть ее секундную дрожь и снова посмотрела в его глаза, выдыхая дым. — Попрошу только одно — пожалуйста, не сейчас. Я буду для тебя кем угодно, сделаю что угодно, когда угодно в обмен на это. И сделаю это искренне, а не потому что… не в уплату долга. Просто… Только… пожалуйста, не сейчас.

Он едва слышно фыркнул и отвел взгляд. Задумчиво смотрел на заезд приемного покоя. Закурил вторую.

— Кто-то близкий? — его голос ровный, без эмоций совершенно.

— Родной.

Он затянулся, не отводя взгляда от заезда. И медленно кивнул. Голос на выдохе очень тих:

— Все что угодно, говоришь? Договорились. — Кивнул в сторону приемного покоя. Разрешая.

Легкое, едва уловимое эхо цинизма в его голосе было так естественно, так понятно. Эффективность, верно, господин Асаев? Получение выгоды. А выхлоп он сорвет определенно хороший, это знали мы оба. Я, когда попросила, и он когда молниеносно просчитал варианты. Разумеется. Зря только переживала, идиотка, блядь. Я тихо рассмеялась, но тут же боль в голове взрывом подавила мой голос. Оттолкнулась от стены и пошла.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

В приемный покой я вошла и с удивлением поняла, что тут многолюдно. Новогодняя ночь, ургентная больница, суета. Конечно. Так и бывает. Спросила у проходящего мимо доктора, где лестница на второй этаж. Он указал направление.

Линка стояла у подоконника в холле, вглядываясь в предрассветные сумерки за окном.

— Пока ничего. — Почти шепотом произнесла она, когда я встала рядом, коснувшись локтем ее руки. — Оперируют.

Время тянулось лезвиями в жилах. Я оттащила ее от подоконника к диванам в холле. И мы обе невидящим взглядом смотрели в сторону окна. Боль еще пульсировала в висках. Зашла в отделение, сонная медсестра на посту померила давление и выдала пару таблеток. Жить не стало легче, но думать да.