— Да ладно, зато место будет наше, а не прыщавых Гавриловых. Хочешь, я съеду куда-нибудь, чтобы царь-нюня тебе спать не мешал, воя у входной двери?

— Нехер делать! Я его лучше с лестницы спущу. Не трать деньги, Ян, у тебя ж ипотека почти в кармане, вот еще из-за этого крокодайлэ страдать…

— Так, забей говорю, с крокодайлэ я решу. К обеду территория наша будет. — Я поежилась на зимнем ветру, взлетая по ступеням черного хода и ныряя в пафос ресторана. — Давай, Алинка, работай спокойно. И еще… я сегодня Степанычу душу раздербанила с утра, дура такая.

— Про мать спросила? — голос Алинки был совсем ровный, но я почувствовала укол осуждения.

— Лин, не знаю, накатило опять. — Выдохнув, признала я, замирая у косяка восьмого кабинета, и быстро скользя взглядом по столу, вокруг которого мельтешили официанты. — Думаю к психологу записаться.

— К психиатру, Янка. Нам всем надо к психиатру. Тебе, мне, Степанычу, Гавриловым и крокодайлэ. Потом наш психиатр будет искать себе психиатра. — Хохотнула она и серьезным тоном спросила, — нормально там у тебя все?

— Да. — Прикрыв дверь, пошла в комнату охраны. Стрельнула взглядом в камеру на потолке и тихо-тихо проворчала, — скоро владелец приедет опять с какими-то мутками, потом еще мутки вроде с погонами. Заебал уже. Стой, блять, по стойке смирно и молись, чтоб там все нормально было. И, Линка, опережая твою слезливую оду моему героизму со стандартной просьбой в конце — нет, я не уволюсь. Целую в засос, люблю фибрами, насилую нежно, до вечера, сис.

— До вечера, — убито выдохнула Алинка. — Ян, ну правда, может все-таки…

— Ух ты ж бля, сколько дел!.. — деланно возмущенно произнесла я и быстро добавила, — все, Линка, тут без меня все по пизде идет, все решу, целую, люблю, насилую и дальше по списку!

И торопливо отрубила звонок, кивая Гоше пристально вглядывающегося в камеры наблюдения. Гоша скучающе кивнул в ответ, сообщил что «все заебись» и отправил прибывших вне смены четверых охранников в гражданском пасти заезды на улицу с рестораном — мы все были предупреждены о серьезности грядущих встреч в «Империале».

Облокотившись о пустующую стойку хостес я набирала Рижскому с перекашивающимся лицом. Он долго и заунывно хрюкал в трубку о том, что ради своей любви (то бишь меня) сделает все в лучшем виде. Я попросила его доказать это побыстрее и через пару часов аренда была у меня в кармане. Я перевела на счет крокадайлэ сумму, что он потратил застолбив нам с Линкой место и посекундно отклоняла звонки безумно и бездумно влюбленного воздыхателя-недосдыхателя Сережи Рижского.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Приехали! — оповестил из комнаты службы безопасности Гоша и я вырубила телефон нахер, запоздало спросив у промчавшейся мимо Тани все ли готово. Таня, бегущая на второй этаж, ответила утвердительно и понеслась еще быстрее, относя нож для вина в излюбленный Казаковым кабинет.

Их было двенадцать. Свиту Владислава Игоревича я знала, остальные, видимо, новая его компания. В основном нерусские. Я отрапортовала о накрытом столе в кабинете, Казаков привычно не обращая на меня внимания (хвала богам, ибо начальник он вроде нормальный, в том смысле, что всегда и за все платит, но взгляд у него воистину ублюдский) прошествовал с гостями в холл к лестнице.

А вот дальше начались проблемы.

Меня дернули три раза и ничем хорошим, судя по всему, это не обещало мне аукнуться, хотя вина действительно была не моя. Дергал меня рослый и широкоплечий молодец явно южных горячих кровей с гораздо, гора-а-аздо, сука, худшим взглядом, чем у Казакова. Вот там было все. Если у Казакова в глазах читалось, что он в случае чего быстро отрубит голову и не почешется, то в этом карем мраке под сенью густых темных ресниц еще и ясно обозначалось, что подобное сделают с удовольствием. Страстью. И наслаждением.

Это читалось ясно. И напрягало очень сильно.

Я смотрела на него ровно, чувствуя как предупреждающая тяжесть, рождающаяся в его глазах перетекает свинцом в мои вены. Отвечала кратко и вежливо и организовывала немедленную замену алкоголя, стейки медиум прожарки на медиум рэр и удовлетворяла прочие его требования. Халдеи при таких приемах не допускались, поэтому я молча и оперативно гарцевала выполняя его волю. Только когда подчиняясь его словам открывала окно чтобы запустить сквозняк, разбавляющий сигаретный дым, ноты алкоголя и явно напряжения в воздухе приглушенно освященного кабинета, позволила себе оскалиться.

В царившей за столом атмосфере чувствовалась давящая серьезность происходящего, но эта сука со жгучими карими глазами, прямой линией носа, резкими скулами, легкой щетиной на лице и расслабленностью в глубоком, низком голосе явно диктовала правила. Если не выше, то наравне с Владиславом Игоревичем, равнодушно зевающим и взглядом убивающим сидящего рядом с ним грузина так и пытающегося заглянуть ему в карты, пока шла партия в покер. Эта сука не скрывала своего интереса, он позволял себе такое открытое действие, когда происходило что-то явно серьезное. Вывод один — нет, не наравне, скорее всего выше. Потому что Казаков никак не реагировал на начинающийся пиздец. Значит, не имел права. У меня похолодели руки.

Я чувствовала легкий мандраж, глядя в глаза этого человека, глядя в его лицо. В линию губ. Глядя на широкие плечи обтянутые кипельно белой рубашкой, на расслабленность его позы и собранность людей, что его окружали и понимала, понимала резко и ясно, что я попала. Что такой интерес, он пока пробный и когда они закончат свои дела, он поднажмет.

Единственный выход из этого — изображать дуру. Таких как он дуры не интересуют, разве что на пару раз, но там можно прикинуться фригидной девственницей с полным отсутствием либидо и до дела возможно даже не дойдет. Беда в том, что дуры у Казакова не работают и, судя по едва заметно приподнятому уголку губ ублюдка, со скепсисом глядящего в мои деланно оловянные глаза он прекрасно знал об этом. Бегло пробежался по моему телу оценивающим взглядом и снова посмотрел в мое лицо. А я ощутила, как отзвук его уже окончательно утвердившегося интереса, осевшего зачинающимся жаром в глазах, замораживает мне мысли и душу.

Есть такое ощущение, когда понимаешь, что вот перед тобой маячит катастрофа и у тебя один шанс на сотню и то призрачный. Вот как только мы встретились с ним взглядами, у меня возникло это чувство и с каждым мгновением все более укреплялось. А сейчас это самое чувство истерично дробило мысли и скрючивало судорогой мои пальцы, сцепленные в замок за спиной.

Вежливо улыбалась, когда заменяли алкоголь. И моя улыбка стала натянутой, когда судьба явно издевательски заржав обоззначила мне, что пиздец просто неотвратим — Иван Сергеевич, правая рука владельца ресторана, внес в кабинет сумки. Потом ненадолго ушел и занес еще. Я видела это множество раз. Более того, у меня у одной были дубликаты ключей от двери за скрытым ходом под кухней, где периодически хранились такие вот сумки. И это разряд кода красного.

Только очень высокий, предельно насыщенный разряд. Нет, не потому что служба безопасности сегодня так усилена, не потому что четверых лучших отправили пасти заезды на улицу, где располагался ресторан. Это исключительный случай. Не из-за перечисленного, мы ко всему привыкли, ко всему готовы и знаем, что нужно делать при любом форс-мажоре. Это исключительный разряд кода красного потому, что на меня очень по-особенному смотрели насыщенно карие глаза, когда у его кресла опускали сумки. У него была нулевая реакция, абсолютная расслабленность, а в воздухе повисло ожидание приказа от его окружения, старательно делающих вид, что увлечены покером, но все чаще поглядывающих на него.

А он смотрел на меня. Ни на секунду не отпускал взглядом мое лицо и мне почему-то казалось, что все он понял прекрасно. Мое молчание, мое поведение, мое непроницаемое лицо, когда у меня в голове стоял просто крик разума, что это единственный момент, чтобы выдать реакцию и тем самым сгубить его интерес (заодно и свою психику, потому что Казаков моего прикола явно не поймет и разговор у нас будет милейший). Вот у меня создалось отчетливое впечатление, что все это он считал без труда, и даже сделай я сейчас театральный взбрык, дескать, а шо це таке, а можно мне идти, он бы в это не поверил. Потому что Казаков своим равнодушием на мое присутствие в кабинете, куда внесли еще сумки с деньгами, прямо ему железобетонный гарант дал, что я в теме. А значит, вариант с дурочкой у меня казнен. А это значит пиздец. Вот у него это прямо в глазах высветилось.